Иногда удручающая путаница в употреблении терминов случается в силу их неоднозначности. Взять, например, часто звучащее сегодня к месту и не к месту словечко гомофобия. Изначально оно обозначало отвращение к мужчинам, а в психиатрии под ним до сих пор понимается навязчивый страх однообразия. Однако с 70-х годов прошлого века оно прочно закрепилось в массовом сознании в значении «негативное отношение к гомосексуализму», хотя такое толкование грешит против фонетики и семантики. Другой пример относится к начатому нами в прошлой публикации разговору о понятийном аппарате Пассионарной теории этногенеза (ПТЭ). Речь о слове «антисистема», культура употребления которого, поистине, соответствует его буквальному значению…
Павел ВИНОГРАДОВ
публицист, писатель, историк
В ПТЭ этнические антисистемы определяются как системные целостности людей с негативным мироощущением. То есть, отрицающим объективные законы бытия и стремящимся к упрощению системных связей материального мира. Такие люди готовы разрушить весь мир во имя абстрактных целей, которые могут быть какими угодно: «тысячелетнее царство Бога на земле», «всемирный халифат», «торжество коммунизма» или «конец истории». Важно то, что приверженцы этих идеологий всегда относят их осуществление к будущему, прошлое для них не существует, а настоящее – лишь время борьбы за «светлое завтра». Из этого вполне логично вытекает противопоставление любой традиции. Ради своих химерических идеалов антисистемы стремятся к слому «старого мира», как системы, включающей в себя и государство, и этнос, и даже ландшафт, в котором этот этнос существует. Их часто сравнивают с раковой опухолью, клетки которой только питаются и развиваются за счет чуждого им организма, приводя его к гибели.
Но если разобранное уже нами понятие «пассионарность» бесспорно уникально и введено самим автором ПТЭ Львом Гумилевым, то термин «антисистема» используется и в других науках. Прежде всего, в теории систем, откуда Гумилев его, собственно, и позаимствовал. Бытует оно и в философии, истории, политологии, социологии, этнографии, культурологии, физике, экономике, медицине, языкознании… В общем, проще перечислить, какие дисциплины им не пользуются. И определения его везде формулируются очень-очень различно. К примеру, «система, выполняющая по отношению к данной противоположную функцию» — в теории систем. Или «система с отрицательным уровнем системности» — в математике. Или «крайний случай развития языковых элементов, входящих в противоречие с элементами системы» — в лингвистике.
Если речь идет об этих науках, употреблять термин в таких значениях можно и нужно. Но разговор о текстах, авторы которых пользуются им в своих целях, часто игнорируя любое из его определений. При этом нередко имеется в виду именно термин ПТЭ, но то ли от слабых знаний, то ли от интеллектуального нахальства употребляющие его люди порой попросту противоречат его значению. Для примера можно упомянуть работу Юрия Кузнецова «Канцерократия. Россия: история болезни – этиология, прогноз и лечение», в которой автор с упорством, достойным лучшего применения, пытается доказать, что антисистемой являлось российское государство любого периода. А противостоявшие этому государству маргинальные группы – подлинные антисистемы по Гумилеву – в глазах господина Кузнецова вполне позитивны. Судя по авторским комментариям к тексту, с ПТЭ он знаком, хотя бы поверхностно, и сознательно пользуется понятием «с точностью до наоборот»: «Нет, Вы неправильно понимаете ни то, что я пишу, ни значение такого явления, как антисистема, которое, может быть, Гумилев и ввел, но только лишь в качестве слова, которое никак толком не отрисовал и не показал в чем качественная разница между системой и антисистемой. Потому я на него и не ссылаюсь. Ссылаться не на что, опереться не на что» (авторская орфография и пунктуация сохранены). Очевидна злонамеренность, осложненная, по всей видимости, мегаломанией.
Трактовать термин в соответствии с собственными идеями пытаются довольно часто. «И еще очень интересно связь антисистем с еврейством. Ведь практически все антисистемы в рамках христианского и мусульманского миров были созданы евреями», — писал в 1999 году участник популярного тогда форума Андрея Кураева под ником Ким (орфография и стилистика автора сохранены). Думаю, не стоит говорить, что этот комментарий – всего лишь проекция антисемитизма его автора, а сам Гумилев ничего подобного не утверждал.
Есть исследователи, рассуждающие, вроде бы, в русле ПТЭ, однако все равно вкладывающие в термин иное значение. «Антисистемы – это религиозно-идеологические системы с отрицательным (или негативным) миросозерцанием», — писал, например, православный философ Владимир Махнач. Но ведь у Гумилева это не идеология, а именно сообщество. Первичен негативизм формирующих антисистему людей, а их идеология вторична. То есть, в случае Махнача мы имеем перенос понятия из этнологии в культурологию и, как следствие, изменение его значения.
То же самое происходит, если термин берется на вооружение богословием. «Безусловно, уничтожение Христианства, которое идейно противостоит антисистеме, является для нее приоритетной задачей, решение которой и должно привести к тотальному, абсолютному порабощению человека», — говорил в интервью «Русской народной линии» протоиерей Алексий Новичков. Батюшка явно отождествляет антисистему с «мiром, во зле лежащим». Может быть, с мистической точки зрения это не лишено смысла, но ведь это все-таки научный термин, а не одно из имен сатаны… Или вот диакон Илья Кокин, описывая действительно вполне деструктивную секту «Богородичный центр», со ссылкой на Гумилева пишет: «Антисистемы – это общества (не обязательно с ярко выраженными религиозными установками), мировоззрение которых строится на основе синкретизма». Почему автор так решил, совершенно непонятно. Негативное учение может быть и синкретическим, и эклектическим, и гомогенным – это отнюдь не его «основной принцип».
В работе «Антисистемный характер периферийного капитализма» кандидат философских наук Станислав Сулимов с соавторами тоже утверждает удивительные вещи: «Мы будем говорить о современном мире и антисистемных тенденциях капитализма с позиций культурологии, но никак не этнографии». Начнем с того, что тема работы, даже судя по ее названию, отнюдь не культурологическая, а социально-экономическая. А исследования Гумилева, на которые в тексте есть ссылка, относятся не к этнографии, а этнологии. Это, вообще-то, разные науки… Далее в один ряд с ним ставятся уже упомянутый Махнач, который, как мы видели, трактует термин не совсем с позиций ПТЭ, а также историк и писатель Дмитрий Володихин, чьи научные взгляды от ПТЭ тоже далеки.
Нельзя не упомянуть и положения работы, выдающие весьма посредственное знание авторами истории. Например: «Имперский Китай никогда не был многонациональным, но интерес его интеллектуалов к чужим культурам тоже вызвал к жизни антисистему («Белый лотос»), совмещавшую в себе христианские, манихейские и буддийские элементы». Гумилев неоднократно обращался к китайскому этногенезу, в том числе и к его антисистемам. При этом «имперским» он называл лишь Китай династии Тан – именно потому, что он в ту пору был многонациональным. Более того, секта «Белый лотос» возникла именно как реакция ханьского этноса на чужеземные вторжения. Безусловно, это антисистема, но в ее основе лежит исконно китайский даосизм и привнесенный из Индии, но к тому времени уже укоренившийся в менталитете китайцев буддизм. Может показаться, что это мелочные придирки, но подобные ляпы являют уровень владения авторами своей темой.
Кстати, они ссылаются и на американского философа-неомарксиста Иммануила Валлерстайна, который тоже употреблял термин в абсолютно ином, чем Гумилев, смысле. Он называл так социальные движения, противостоящие капитализму. «Антисистемные движения. Я придумал этот термин, чтобы объединить два понятия, появившиеся еще в XIX веке – социальные движения и национальные движения». Как видим, он еще и претендует на авторство термина, хотя его работа вышла позже трудов Гумилева.
И если такие вещи позволяют себе ученые, что уж говорить о писателях, журналистах, политиках и прочих фигурантах СМИ. Скажем, римский корреспондент Коммерсант.ru Елена Пушкарская, описывая политическую ситуацию в Италии после победы на президентских выборах США Дональда Трампа, приводит слова политолога Джованни Орсина, который использует это слово для обозначения электоральных групп, голосующих против истеблишмента: «Политолог напоминает: в отличие от Америки, только сейчас обнаружившей у себя антисистемный электорат, в Италии он материализовался три года назад». В похожем значении употребляет термин русскоязычный публицист из США Михаил Берг, описывая политическое поведение помилованной президентом РФ украинской наводчицы Надежды Савченко, когда та вернулась на родину: «Она ищет именно антисистемную реакцию, потому что системных и без нее хватает». О том же и слова покойного испанского общественного и спортивного деятеля Хесуса Хиля: «Я – антисистема. Я пришел в политику, потому что Испания заслуживает лучшего, чем то, что она получает».
Еще дальше идет, тоже рассуждая о феномене Трампа, ведущий программы «Археология» на «Радио Свобода», кандидат исторических наук Сергей Медведев: «В последние два-три года, начиная с Крыма, в мире идет некий триумф антисистем – что такое Крым, как не антисистема? Страна, которая сама себя за волосы вырывает из системы международных отношений, нарушает международные договоры, подводит себя под санкции и так далее…» Дальше он поминает в том же духе британский брексит, французский «Национальный фронт» и партию «Альтернатива для Германии». То есть, антисистемным для него является любое общественное движение, если оно не укладывается в сумму взглядов, которые он считает истинными… Подобный тип мышления бичевал писатель Юрий Поляков: «Если из всего многообразия точек зрения вы облюбовываете и абсолютизируете только одну и только потому, что она вам выгодна, то знайте: такое отношение к миру и живущим рядом называется «готтентотской моралью». Это – этическая система, точнее, антисистема, обладающая колоссальной разрушительной силой». Вероятно, в своем пафосе он прав, но термин тоже употребил неверно.
Напротив, другой либерал, адвокат Марк Фейгин, считает антисистемой носителей правильных по его мнению взглядов: «…У оппозиции в России как полноценной антисистемы перспективы призрачные: она переживает политический климакс», — утверждает он в интервью порталу «Открытая Россия». А вот некий близкий к левацкой группе «Суть времени» блогер, похоже, полагает антисистемным отрицательное отношение к коммунизму: «Антисистема: Сталин – НЕТ, Маннергейм – ДА». При том, что в сообществе последователей ПТЭ уже никто не спорит с тем, что антисистемен сам коммунизм.
Вообще, словом пользуются для самых разных публицистических нужд. Например, околоспортивных, как портал «РИАТрибуна», обличая деятельность Всемирного антидопингового агентства WADA: «Эта система (а правильнее антисистема) пытается подчинить нас». А армянский политолог Игорь Мурадян на портале общественного объединения «За права человека» вообще относит его к области военного дела: «Армения вошла в антисистему ПВО, которая находится под контролем русских».
Возможно, Лев Николаевич не совсем удачно подобрал слово для описанного им явления. Но теперь оно уже прочно ассоциируется с его теорией. Так, может быть, стоит все же попытаться прийти к единому мнению, когда употреблять его уместно, а когда – не очень?